ГРАЖДАНСКИЕ НЕ ДОЛЖНЫ ОТВЕЧАТЬ ЗА ВОЙНУ

ГРАЖДАНСКИЕ НЕ ДОЛЖНЫ ОТВЕЧАТЬ ЗА ВОЙНУ – ИНТЕРВЬЮ С ЙЕНСОМ-ЭРВИНОМ ЗИМСЕНОМ, РЕЖИССЕРОМ ПРОСТРАНСТВЕННОГО СПЕКТАКЛЯ UCIECZKA – FLUCHT - ПОБЕГ (РАЗГОВАРИВАЛА АННА РАШЕВСКАЯ)

 

Анна Рашевская: Название вашего театра “Das Letzte Kleinod” переводится как “Последнее сокровище”. Почему вы выбрали именно такое название?

Йенс-Эрвин Зимсен (режиссер, Германия): Я учился в Амстердаме. Ночами я ходил по улицам и рассматривал мусор, который люди каждый день оставляют на улице. Мне было интересно, что люди выбрасывают. Я нашел коробку с немецкими книгами, и это было очень странно, потому что они там не любят немцев. Одна из книг из коробки называлась “Das Letzte Kleinod”. И я подумал, что это именно то, что я делаю в своем театре: я ищу тайники, стираю пыль времени и пытаюсь перестроить историю и снова включить ее в определенное пространство. Это моя концепция творчества.

 

А.Р.: Вы изменили название? Или группа тогда еще была без названия?

Й.Э.З.: Собственно, группа называлась так же, как и проект, но как название коллектива это не закрепилось.

 

А.Р: Сейчас вы базируетесь в Германии, на закрытой железнодорожной станции. Пространство театра находятся в голубом (Ozeanblauen) поезде. Как это случилось и почему? Это как-то связано с вашей идеей документального театра?

Й.Э.З.: Вместе с женой Юлианне Ленссен я основал группу в Амстердаме. Сначала мы работали из Амстердама. Там у нас был маленький офис, но через несколько лет мы вернулись в Германию, потому что в Амстердаме полно действительно талантливых художников, и конкуренция за успех очень высока. Я начал работать в области объектного театра, который обозначает переход от изобразительного искусства к актерской игре. Пространственные театры очень популярны в Нидерландах, но в основном они используют локацию как декорации для спектакля. Я разработал другую методику постановки. Для меня пространство должно быть настолько важным, чтобы спектакль не мог состояться в другом месте. Существует очень тесная взаимосвязь между историей и пространством. Концепция работы с интервью пришла позже, спустя пятнадцать лет после моей учебы, когда я только начинал этим заниматься и назвал свое искусство документальным театром.

 

А.Р.: А как получилось с поездом?

Й.Э.З.: Создание пространственного театра всегда было проблемой для меня. Ведь нужно организовать стулья для зрителей, душ для актеров, розетки, электроэнергию и т.п. Здания театров обычно полностью оборудованы, стоит только нажать на кнопку – и можно начинать работать. В моем театре не было ни одной кнопки … Во время учебы я говорил коллегам, что хотел бы иметь старый поезд. Чтобы не нужно было постоянно переносить, упаковывать и распаковывать все вещи, а можно было просто закинуть все в одно место и играть. Они говорили что-то типа „ты не будешь успешен, никогда”. И вот когда мы вернулись в Германию, я решил попробовать идею с железной дорогой. Присмотреться к станциям. И практически сразу я нашел то, что мне было нужно. Это была вторая станция, которую я просматривал. Она находилась под охраной как памятник архитектуры, потому что это красивая старая деревянная станция, которой уже 110 лет и вокруг которой есть пешеходная дорожка. Она была безупречна. Местная община как раз искала способы, как можно использовать эту станцию. У них было несколько идей, но они не знали, на какой остановиться. И я сказал: „Я могу сделать здесь театр, театр на рельсах”, и им понравилось. Мы как раз делали ремонт на станции, когда мне позвонили и сказали: „Я слышал, вам нужны вагоны”. Вот так я и купил 4 голубых вагона. А сейчас у нас их семь. У нас есть вагон-столовая, вагон-склад, вагон-оффис, вагоны со спальнями и ванными… Это наш театр и наш дом. Четыре коричневых вагона в хвосте поезда предназначены специально для представления – Ucieczka – Flucht – Escape – Побег.

 

А.Р.: Со своим поездом вы приехали на станцию Гдыня-Орлово. Здесь вы проводите репетиции, и спектакль будет показан частично на железной дороге, а частично – возле нее. Как это необычное пространство влияет на вашу работу?

Й.Э.З.: Это противоположность театра-черного ящика. И в этом нет ничего удивительного. Да, может ударить молния, и у нас отключится электричество. Да, может быть пожар или что-нибудь еще, но это маловероятно. Место, в котором я работаю – это обитаемое пространство людей. Люди живут здесь и отвечают нам. На нас всегда влияет местное общество, погода, материальные вещи, которые мы можем ввести в спектакль. Мы не пытаемся избежать мира вокруг нас, мы – часть его, и мы пытаемся сделать этот мир частью спектакля. Вот например: мы показываем фрагмент представления на боковой колеи. Станцию постоянно проходят поезда (электрички, междугородние, грузовые и т.д.), и правило такое, что если во время представления проходит поезд, мы прерываемся. И каждый раз актер должен придумать выход из ситуации. Поезд едет так громко, что произносить текст в это время нельзя. Электрички обычно проезжают быстро, но грузовые поезда, которые иногда бывают по 800 метров в длину, могут проезжать мимо целых несколько минут. Никогда не знаешь, когда это случиться, и мне то нравится. Потому что это держит актеров в напряжении.

Радослав Смужный (актер, Польша): Эти проезжающие мимо поезда – это знак цивилизации. Перед тем, как начать жить в голубом поезде мы две недели репетировали в кемпинге. Мы жили в палатках без электричества, без сигналов на телефонах, с компьютерами, работающими от солнечной батареи. Горячий душ, столовая, стиральная машина, все оборудование – все это роскошь. Кемпинг – это был побег от реальности. Это была отличная подготовка. В таких условиях тело работает совсем по-другому. Это был монастырь искусства, наполненный концентрацией. Переезд в голубой поезд был следующим уровнем работы.

Маргарита Виснер (актриса, Германия): Когда подъезжает поезд, все продолжается, но без звука. Иногда я говорю, не осознавая, что рядом поезд – это вопрос концентрации. Мы должны схватывать все взглядом, слухом, всем телом, чтобы глубже погрузиться в чувства и ощущения.

Катя Таннерт (актриса, Германия): Пространство дает мне много информации, и это то, с чем я люблю работать. Это место действительно особенное, фактически мы работаем на двух локациях: перед поездом на платформе и в вагонах. Я люблю открывать материалы – звук, прикосновение… Я абсорбирую их. Это очень помогает. Конечно же, нам приходится иметь дело с ветром, солнцем, звуками… Но для меня это не проблема, а стимул. Когда я слышу птицу, я представляю то, как бы моя героиня услышала ее. Когда веет ветер, то это не ветер в Гдыне, а ветер в том месте, где находится моя героиня. Мое задание – воспринимать все как импульс, который я могу трансформировать и использовать в пьесе.

 

А.Р.: Еще один вызов – это язык. В Польше вы говорите на польском…

М.В.: Когда мы только начинали работать, мы говорили на своем языке, но день за днем мы учили и польскую версию. Я никогда раньше не говорила на польском. Я родилась в Казахстане и говорю на русском и немецком. Это впервые я играю пьесу на языке, которого не знаю. Когда я говорю, то надеюсь, что говорю все правильно, но никогда не знаю наверняка. Приходится верить тому, что говорят мне польские коллеги. Сначала это меня блокировало. Мне было стыдно и неловко, как маленькой девочке с очень высоким голосом: „Mogliśmy jeść z gospodarzem przy stole. – Я правильно говорю, Йенс?”. Мне нужно было возвращать себе голос.

К.Т.: У меня был русский в школе, и это помогло мне выучить польский. Мне интересно открывать мир польского языка, анализировать его, замечать влияния других языков. Это вызов – использовать на сцене язык, к которому не привязаны ни мое сердце, ни мой мозг. Это шанс абсолютно свободно наполнять слова намерениями и мотивациями. В любом случае, моя героиня – немка, поэтому у нее должен быть акцент.

Р.С.: У меня немножко другая ситуация – я начинал работать со своим родным языком, потому что в Гдыне, Пиле и Познани мы играли на польском. И только в начале августа мы переедем в Германию, и мне придется переключиться на немецкий. Я изучал этот язык в школе, но уже почти ничего не помню. Но выучить немецкоязычную версию текста – не проблема. Здесь, в поезде, я все время слышу все эти немецко-польско-российско-английские разговоры и уже привык к разным звукам.

 

А.Р.: Холодный дом, незаселенный остров, причал, теперь Гдыня-Орлово, Пила-Главная, Познань-Стжешин – как вы выбираете места и темы?

Й.Э.З.: Это не вопрос выбора. Я никогда не выбирал место или тему. Это всегда процесс, который начинается от какого-нибудь импульса. Это может быть газетная статья или что-то сказанное кем-то в общем разговоре, например, что есть интересные покинутые руины на военной территории. Когда я путешествую, я всегда присматриваюсь к местам и их историям. Остальное происходит само собою. Это не решение, типа «я хочу сделать спектакль о холодильном складе». Я был в Бремерхафене – одном из центров полярной науки. Есть история об ученом, который погиб в вечных снегах Гренландии. У меня была возможность побывать на одной полярной станции в Гренландии и на одной на Шпицбергене (это почти на северном полюсе), и познакомиться с научными работниками. А где можно показать спектакль о Северном полюсе? В Бремерхафене есть огромное количество больших холодильных складов. И я нашел одни. Мы укутали зрителей в спальники с бутылками теплой воды внутри, и это было очень короткое представление – всего на 45 минут. У каждого проекта своя история. Всегда есть тесная связь между историей и местом, в котором показывается спектакль. Что я могу сказать о польской и германской железнодорожных станциях в проекте Ucieczka – Flucht - Побег? Для железных дорог наступил интересный момент в их развитии. Они меняются структурно. Появляется много отремонтированных станций, но возле них остаются старые локомотивы и немодернизированные здания. С этой точки зрения железную дорогу можно рассматривать как тему военных воспоминаний. Мои собеседники говорили об этом.

 

А.Р.: Как у вас появилась идея этого спектакля? Вы воссоздаете истории людей, которые в детстве, во время II Мировой войны, были депортированы или которых заставили покинуть их города и села?

Й.Э.З.: В последние два года мы были заняты в различных проектах, посвященных беженцам. Германия приняла много беженцев, и в этой стране много ненависти. Люди говорят вещи типа „Они нам здесь не нужны, отправьте их домой” или „Они трахают наших блондинок”, или „Они забирают у нас работу” и т.д. Такие проблемы мы видим везде. Мы хотим стать их переводчиками. Мы хотим перевести эти истории, мы объединяем актеров и беженцев и создаем представление, которое показывает людям опыт беженцев. Два года назад это было достаточно ново, и мы были успешны. Но ненависть продолжается. Я подумал про ситуацию, которая сложилась 70 лет назад. Поляки, немцы, русские, литовцы – все эти люди бежали, потому что какие-то идиоты и бандиты устроили большую войну. Особенно дети, женщины, старые люди – те, кто не был виновен в войне. Неважно, из какой страны они были. Цивильные не виноваты. Такие же люди сейчас плывут к берегам Средиземного моря. Такие же истории. Их насилуют и грабят, они тонут, а другие люди стоят на берегу и говорят „Они нам здесь не нужны”. Я хочу напоминать об этом, чтобы не забывать, что мы тоже когда-то пережили подобное. Эти старые люди не будут жить вечно. Мы должны собрать все истории сейчас, чтобы передать их следующим поколениям и сказать «берегите их». Однажды вы тоже можете оказаться в подобной ситуации и вы также не будете виновны, как и беженцы не виновны сейчас. Следующий проект будет о сирийской войне. Если мы получим финансирование ЕС, мы сделаем этот проект где-то в сельской местности в Польше, Германии и в Нидерландах.

 

А.Р.: Театр «Гдыня-Глувна» и «Das Letzte Kleinod» нашли людей, которые рассказали вам свои истории детства. Как вы приспособили эти рассказы к театру?

Й.Э.З.: Сначала я слушал, как люди говорят – иногда на языках, которые я не понимаю, и тогда я концентрировался на языке тела. Я не пользуюсь услугами переводчика, я не хочу прерывать или мешать человеку говорить. Когда через несколько дней я получил перевод текста, я прочел его и начал компоновать.

 

А.Р.: Компоновать? Не писать?

Й.Э.З.: Да, здесь я – композитор, а не писатель. Я использую слова людей. Я соединяю истории свидетелей. Это как складывать лего: у меня есть красные детальки, белые и других цветов. Например, три человека говорили о Рождестве. У меня есть три рождественские детали, и я из них строю рождественскую сцену. Я соединяю эти детали, сталкивая героев в диалоге о важности Рождества, о том, что случилось с Рождеством во время войны, как они это воспринимали.

 

А.Р.: Вот как появляется текст. Какая роль у Синди Хаусманн?

Й.Э.З.: Она драматург. Она присоединяется к нам, когда приходят актеры и начинаются репетиции. Во время репетиций изменяется много вещей, происходит эволюция видения. Например, я хотел что-то добавить к вагонам поезда, но не знал, что. Первые несколько недель мы провели на маленькой станции, о которой говорил Радослав. Она находится далеко в лесу, в очень красивом и заброшенном лесу, где нет поездов, деревень, но есть красивая природа, лес, речка, и поле неподалеку. И у нас там были эти огромные тюки соломы, и мы начали играть с ними. Так появилась идея больших деревянных катушек. С катушкой можно делать много всего – актеры могут использовать катушку, как стол, дерево, колесо от телеги, и вообще что-угодно.

 

А.Р.: У вас ведь нет постоянной группы актеров, правда?

Й.Э.З.: Мы всегда проводим кастинг на каждый спектакль, потому что мы работаем по всему миру. Прошлым летом в Танзании мы делали проект по колониализму и работали с местными актерами – из Кигомы, озера Танганьики, Дар-эс-Салама… Еще было представление с коллегами из Гренландии, и мы делали кастинг в Нуук и т.д. – мы проводим кастинги по всему миру в местах, связанных с историей. Для Ucieczka – Flucht - Побег мы проводили кастинги в Берлине и Гдыне. Иногда актеры участвуют в нескольких спектаклях и остаются с нами на пару лет, но я стараюсь обновлять состав. Так мы работаем с Матильдой Магдаленой Рожняковской, Катей Таннерт, Маргаритой Виснер, Владой Владиславой, Иво Бохатом, Радославом Смужным.

К.T.: У меня за плечами физический театр и пантомима. Также есть опыт в уличном театре, мне нравится объектный театр. Я никогда раньше не пробовала себя в документальном театре. Я видела их спектакли пару лет назад. Это была постановка о людях, бежавших из Вьетнама. Очень лаконичная, с использованием бамбуковых тростей, и мне понравилось, как они перевели картинки. Восемь лет назад я пробовалась на роль в другом спектакле «Das Letzte Kleinod».

М.В.: Я с самого начала знала, что этот проект очень особенный. В нем интересна не только тема, но и способ жизни. Работа в поезде – это что-то необычное. Это другое ощущение для всей группы. В обычном театре после работы все идут домой. А здесь мы вместе создаем маленький мир.

Р.С.: Я также работаю в сфере музыкального и альтернативного театра. Я люблю физический театр и пространственные представления – это и привело меня на кастинг в театр «Гдыня-Глувна».

Й.Э.З.: Постоянная часть группы – это команда продюсеров. У нас два техника, Синди и пару новых людей. У нас также есть третий техник, но он сербский циган, и польские власти не разрешили ему приехать в страну…  Такая же ситуация случилась и во Франции, когда они не пустили на фестиваль нашего актера из Судана. Это очень печально.

 

А.Р.: В спектакле звучит живая музыка в исполнении Шимона Яблоньского и Марцина Кожьола.

Й.Э.З.: Они пришли на кастинг, и я мгновенно влюбился в их музыку. Они сами из Гданьска, и это прекрасно, потому что для меня Гданьск – это центр всей русско-германско-польской истории.

 

А.Р.: Это не первый наш проект в Польше. В 2000 году в Театре станции Шамоцин вместе с Любой Зарембиньской вы создали Km.14,7 о поляках и евреях, депортированных из Шамоцина.

Й.Э.З.: Да, и в некотором смысле это как возвращение, даже если и в другом месте. У меня достаточно постоянное сотрудничество с Идой Бочан из театра «Гдыня-Глувна». Она действительно хороший партнер, и у нас очень похожие методы работы. Мне очень интересно делать проекты с поляками в Польше. Но тут также полно ненависти. Эти комментарии под статьей о граффити на поезде…

 

А.Р.: Когда-то кто-то разрисовал ваш поезд.

Й.Э.З.: Да, об этом даже был видео-репортаж[1] на trojmiasto.pl, и комментарии, полные злости и агрессии в нашу сторону… Я могу это понять. Да, то что сделали немцы – это ужасно, но молодое поколение не должно нести ответственность за это. Я брал интервью у людей, которые были в Аушвице, и даже они, те, кто выжил в этом ужасе, никогда не говорили: „Йенс, ты виновен”. Они говорили: „Йенс, расскажи наши истории, чтобы такое больше не повторилось”. Когда я прочитал эти комментарии, я подумал, что не могу их проигнорировать. Мы должны поработать с этим.